Отечественный совриск - игры на руинах перестройки

Игры на руинах искусства

"Высокоранговый профессор" Артемий Магун называет перестроечное искусство "играми на руинах". Но отдаёт ли он себе отчёт в том, что и пост-перестроечное искусство, и его собственные профессорские исследования - лишь продолжение той же самой игры...




Артемий Магун — доктор философии Мичиганского и Страсбургского университетов, доцент факультета политических наук и социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге, преподаватель Смольного института свободных искусств и наук, член группы «Что Делать?» и один из немногих исследователей Перестройки. Интервью с ним печатается на сайте .


Тема Перестройки вызывает у представителей советских поколений отчуждение, неприятие и даже страх. Исследователи — социологи, политологи, экономисты, культурологи, искусствоведы избегают этой темы. Вы являетесь одним из немногих исследователей Перестройки, однако и вы неохотно говорите о ней. Перестройка была заявлена темой вашего выступления на конференции «Искусство после конца света», но вы практически не говорили о ней, фактически сменив предмет разговора. Почему?

- Да, я написал книгу о Перестройке. Но дело в том, что мне надоело говорить об одном и том же. На конференции мне показалось, что стоит говорить на более актуальную тему, которая была задана предыдущими докладчиками. Однако интерес у исследователей есть. Есть книги, посвященные Перестройке, появляются новые исследования.

- Однако, вы не будете отрицать общего неприятия темы Перестройки. Откуда оно? Какова его природа? Причина в том, что Перестройка принесла разочарование?

- Дело в амбивалентности самооценки деятельности людей того периода, проще говоря, люди хотели сделать революцию, ненавидя при этом революцию. То же самое происходило этой зимой в России. Люди хотели все изменить, были радикалами, при этом придерживаясь достаточно консервативных представлений об истории. Это противоречие и заставляет их сегодня игнорировать тему Перестройки — она для субъектов перестроечной революции очень трудная, личностная — трудная экзистенциально. Они сделали то, чего не планировали, сделали что-то не то.

Действительно, она принесла разочарование: были надежды, но они не оправдались. Мы видим, что Перестройка не привела к демократии. Она не привела к построению общества западного типа, просто отчасти произошла вестернизация.

- Тема Перестройки как ни одна другая вписывается в тему Дискуссионной платформы ARSENALE 2013 «Искусство после конца света». Перестройка была неким концом света, концом советского мира, и теперь мы живем в ситуации после конца света — собственно, эта идея и была изначально заложена в теме Вашего выступления на конференции. Следует ли из этого, что перестроечное искусство было в некотором роде апокалиптичным и что современное искусство на постсоветском пространстве — искусство после конца света?

- Это большая и сложная тема. Но, как мне кажется, если говорить об эсхатологических мотивах, то здесь следует говорить не о Перестройке, а о 90-х годах. Книга Сергея Прозорова «The ethics of Post-communism». Это одна из лучших книг про этот период. Автор расценивает падение СССР именно как конец истории и интерпретирует этот период по Кожеву. Он справедливо показывает, что это период разочарования в идеологии и политике вообще. Есть и позитивные стороны — люди живут свободно, весело. Однако, в полном историческом вакууме. Спутник Прозорова в этом — Борис Гребенщиков. Все строится на экзегетике песен Гребенщикова.

В этот период была популярна идеология постмодернизма, когда действительно многие интеллектуалы считали, что наступила совершенно новая эпоха, что все теперь будет по-другому. Наступило новое время — рухнули все большие нарративы, рухнул мир европейской рациональности и начинается какое-то жидкое время.

- Liquid modernity Зигмунда Баумана?

- Да. Бауман ведь один из теоретиков как раз этой направленности. Также, конечно, Жиль Делез. В России и, видимо, в Украине тоже, это были крайне популярные теории, поскольку они наложились на этот постреволюционный период. И у интеллектуалов была тенденция отвергать вообще все старые понятия и ориентиры, объекты.

- А обыватель в это время боялся приближающегося миллениума?

- Это было запущено в медиа в последние годы 90-х. Обыватель ведь боится конца света постоянно, потому что это вбрасывают медиа. Это ведь медийная стратегия — постоянно пугать людей Апокалипсисом.

Медиа ведь используются по-разному. Если в конце 80-х они были использованы для революционной мобилизации, то в 2000-х и в конце 90-х для нагнетания такой универсальной ипохондрии. Хотя вообще это началось с XVIII века — как только появились медиа, так сразу началась пропаганда ипохондрии, об этом пишет Кант.

Я об этом пишу в своей книге и в отдельной статье об ипохондрии. Это тоже симптом, который развился из революционной ситуации. Дискурс ламентации, который начался во время Перестройки, о котором пишет Нэнси Риз, он уже носил ипохондрическую природу.

- Период Перестройки интересен также своей культурой — совершенно самобытной, оригинальной и богатой: от музыки до Перестроечного кино. О последнем хотелось бы сказать больше. Я бы провела параллели между Перестроечным кино и современным искусством — оба эти явления совершенно негативно коннотированны в массовом сознании, оба вызывают схожее отношение — неприятие и даже омерзение. Как вы полагаете, в силу чего эти два феномена воспринимаются зрителем враждебно, осуждаются им?

- У массового зрителя смешанные чувства, и были смешанными уже тогда, во время Перестройки. Перестройка позиционировалась как конец света уже тогда — кто-то запустил термин «катасройка», от катастрофа. Радость освобождения соседствовала с чувством обвала, катастрофичности. Вообще в психологии человека есть теория эмоций, которая заключается в том, что эмоция состоит из сенсомоторного возбуждения и его интерпретации.

То есть если у человека начинается биться сердце и появляется адреналин, появляется либо ощущение эйфории, либо приближения смерти. Мне кажется, аналогичная ситуация произошла с Перестройкой — радость людей перешла в панику. Что касается искусства, я согласен, во время Перестройки было очень много интересного. К стати, в России сейчас начали активно демонстрировать перестроечные фильмы.

- Также и в Украине. На телевидении начался revival перестроечных фильмов, ведь это нечто новенькое, их мал кто видел. У Перестроечного кино не было своего зрителя: молодежь во время Перестройки наслаждалась в видеосалонах западным кино, а зрелые поколения продолжали смотреть советские фильмы прежних эпох.

- Период Перестройки был очень продуктивным для киноиндустрии, и плотность шедевров среди них была высокой — в отличие от кино 90-х. Эти два периода часто отождествляются — отсюда вся проблема. Именно в кино 90-х возникает исчерпанность стиля. Шедевры перестроечного кино можно перечислить — это фильмы Соловьева: «Асса», «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви», третий фильм Соловьева — «Дом под звездным небом», ужасный фильм, который как раз выражает меланхолию, ламентацию, разочарование.

Это также фильмы «Господин оформитель», «Фонтан» Мамина и «Окно в Париж», Мамин как раз передает карнавальное чувство освобождения, которое появляется, и многие-многие другие. В кино того времени появилась возможность оккупировать некие пустые пространства, оставленные социализмом, и физически, и идеологически.

Мамин демонстрирует эстетику больших старых питерских квартир, которые напоминают о дореволюционном времени. Перестроечное искусство — такая игра на руинах. Руинах в физическом смысле, и на руинах культуры. Советская культура уже превращается в мертвую — с ней можно играть, на обломках. И возникает чувство, что окружающее пространство — огромный пустырь, на котором можно делать все что угодно.

- А с чем связано отторжение зрителя от этих фильмов?

- Видимо, с тем, что они были сняты на плохой советской пленке — на фоне Голливуда они не имели уже никакого визуального звучания. Людям нужно было что-то новое. Произошло, собственно, то же самое, что и вообще в культуре: попытка освободиться постсоветским людям, у которых за душой было много интересного, было общение, — они хотели просто взять государство в свои руки, чтобы оно им не мешало, - привела просто к коллапсу.

Всех этих людей просто выкинули. То же самое с образом случилось. Образ свободы перестроечного кино — образ свободы, как она была в советское время, это то самое советское общество, которое освободилось. А в 90-е годы все это было обрублено. Образ, картинка, которая пропагандировалась, уже была другая, не отсылала к опыту свободы этих людей. Органическое развитие было прервано и вытеснено западной картинкой, западной массовой культурой.

- Возвращаясь к современному искусству, с чем, как Вам кажется, связан отрыв современного искусства от людей? Современное искусство непонятно людям, и, видимо, поэтому вызывает неприятие, отчуждение.

- Память жанра современного искусства — это революция. Современное искусство левое по форме, даже когда пытается быть аполитичным. Это провокационное искусство, искусство утопии, искусство, априори покушающееся на общественные ценности. И включение этого искусства в истеблишмент связано с тем, что современное западное государство виртуозно освоило нейтрализацию и апроприацию критики.

И таким образом такое искусство становится частью современного глянца. А вот изображение тел, не очень идеальных, неопрятных, толстых — не вписывается в глянцевый стиль нормализации — отсюда неприятие ректора Квита и его окружения к выставке «Украинское тело», от слияния традиционных консервативных ориентаций с новыми биополитическими.

- Как повлиял период Перестройки, перестроечная культура и искусство на отечественное современное искусство?

- Современное искусство делают, по сути, те же люди. Но, пожалуй, главное — попытка работать с советской образностью в критических целях. Эстетическая часть работы группы «Что делать?» сознательно включает желание вернуться в точку перестройки и пересмотреть те перспективы освобождения, которые были в поздней советской культуре.

Перестройка стала логическим завершением советской культуры, и привела к ее самоуничтожению. Поэтому, как всегда в таких случаях, имеет смысл чуть-чуть отбежать назад и посмотреть, что можно сделать, какие потенциалы есть из этой точки. Это мы, группа «Что делать?» пытаемся сделать и теоретически, и эстетически.

Наши фильмы работают с нераскрытым потенциалом советского общества и советской эстетики. Хотя, как мне кажется, современное искусство России больше обязано 90-м, чем Перестройке. Искусство 90-х — это искусство аномии, искусство шокирующего анархического жеста, как Московский акционизм. Такая психотическая брутальность характерна именно для эпохи 90-х, то ли это конец истории, то ли послереволюционная меланхолия, так или иначе, это желание почувствовать жизнь через брутальный жест.

Перестройка привнесла, пожалуй, аспект прозаичности в искусство — стремление увидеть жизнь, как она есть.

Кустурица оторвется от съемок и поздравит русских с 8 марта концертом
Валерия Золотухина ввели в медикаментозную кому
Беларусь привезет на «Евровидение» много водки и шоколада
Экзальтированная американка рождение своего ребёнка превратила в перформанс
Церетели предложил создать в Петербурге новый музей
Ретроспектива Дмитрия Жилинского в ГРМ. "Очень застойное и очень пугающее искусство"...
Сету Макфарлейну предложили снова провести «Оскар»
"Мона Лиза скоро вернётся"...

Общайтесь с нами